Ф. Я. Коновалов, К. А. Вельямидов

Немецкие и австрийские военнопленные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны.

В современной российской исторической литературе тема военного плена разрабатывается в основном применительно к периоду Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. По периоду Первой мировой войны имеется очень небольшое количество публикаций (1). Это объясняется тем обстоятельством, что в 1920-е — 1930-е гг. события мировой войны оказались заслоненными более разрушительными для страны, и в эмоциональном плане более напряженными событиями войны гражданской. Аналогичная ситуация повторилась и после Великой Отечественной войны. Лишь в настоящее время тема военного плена в годы Первой мировой войны начинает привлекать внимание исследователей. Одной из ее составляющих является изучение положения иностранных военнопленных на территории России. Это была довольно внушительная группа населения. По данным С. А. Солнцевой к 1917 г. на территории России находилось свыше 2-х млн. военнопленных — в т. ч. почти 500 тыс. венгров, около 450 тыс. австрийцев, примерно 250 тыс. чехов и словаков, более 200 тыс. «югославян» (термин 1917 г.), 190 тыс. немцев, а также турки, итальянцы, галицийские украинцы, поляки, болгары, представители других национальностей. Количество военнопленных занятых в экономике России в 1917 г. составляло около 1,5 млн. человек, причем по отдельным отраслям их удельный вес в численности рабочей силы был довольно высок. На некоторых заводах Урала пленные составляли от 1/3 до ½ всех работающих, а к лету 1917 г. в Донбасе, Уральском, Подмосковном и Западно-Сибирском каменноугольных бассейнах — около 30% рабочих, в металлургической промышленности Юга России — свыше 25%, а в железнорудной — около 60% (2). Основная масса военнопленных концентрировалась в Московском военном округе, на Урале, в Туркестане и в Сибири.

Современный «Военный энциклопедический словарь дает такое определение военнопленных: «Военнопленные — захваченные во время войны противником и находящиеся в его власти комбатанты и другие лица, на которых распространяется режим военного плена. Под военным пленом признается обусловленное состоянием войны временное задержание воюющим государством лиц неприятельской стороны, сопровождаемое ограничением их свободы с целью исключения участия в вооруженной борьбе». К категории военнопленных относились и интернированные. «Интернирование (от франц. interner водворять на жительство), в международном праве принудительное задержание одним воюющим государством граждан другого воюющего государства или нейтральным государством военнослужащих воюющих сторон…» (3). Таким образом, всех военнопленных можно подразделить на тех, кто попал в плен на театре военных действий и тех кто в силу жизненных обстоятельств оказался на территории государства, находящегося в состоянии войны с его страной.

28 июля 1914 г. Штаб корпуса жандармов и Военное министерство телеграфировали в военные округа России о том, что «все германские и австро-венгерские подданные, числящиеся на действительной военной службе, считаются военнопленными и подлежат немедленному аресту, а запасные чины также признаются военнопленными и высылаются из местностей Европейской России и Кавказа в Вятскую, Вологодскую и Оренбургскую губернии, а из Сибири — в Якутию». В телеграмме в то же время подчеркивалось, что «мирно занимающиеся трудом австрийцы и германцы, находящиеся вне всякого подозрения, могут оставаться в своих местах и пользоваться покровительством наших законов или выехать за границу». Губернаторы направили соответствующие указания полицмейстерам в города и уездным исправникам. Некоторые положения в них были конкретизированы. В частности говорилось, что «арестованные направляются на место водворения под стражей за свой счет в ж/д в вагонах III класса или на пароходе в каютах II класса. В случае отказа следовать за свой счет, арестованные препровождаются этапным порядком. Лица, заявившие желание ехать за свой счет, должны оплатить расходы по проезду и продовольствию командируемых для их конвоирования чинам полиции, которые должны быть посылаемы по такому расчету: 1 военнопленный — 1 стражник, 2—3 военнопленных — 2 стражника, 4—5 [военнопленных] — 3 стражника… По прибытии военнопленные водворяются под надзор полиции на общем основании, проживают за свой счет. Желательно размещать военнопленных на жительство группами» (4). При следовании этапным порядком, арестованных собирали в партии в железнодорожных пунктах или в районах портов и затем под конвоем перевозились в пункты высылки. На каждую партию оформлялись именные списки.

Министерство внутренних дел рекомендовало местным властям не особенно церемониться с интернированными. В частности товарищ министра внутренних дел генерал-майор Джунковский писал губернаторам: «…Высланным австрийским и германским подданным следует предоставлять пользоваться в смысле жизненных удобств лишь самым необходимым. Всякого рода комфорт является ныне совершенно неуместным» (5).

Политика в отношении интернированных носила определенный националистический оттенок. Особенно это заметно в отношении австрийских подданных. Если выяснялось, что австрийский подданный является «лицом славянской национальности», то отношение к нему было мягче. Уже в августе 1914 г. генерал майор Джунковский отдал распоряжение губернаторам, что «благонадежным русинам, сербам, чехам и славянам, обязавшимся честным словом и подпиской не покидать Россию без разрешения, не предпринимать ничего во вред России и передавать нам сведения полученные с их родины, разрешается жить в России в избранных местностях, хотя бы и вблизи театра военных действий» (6). В сентябре 1914 г. Вологодским полицмейстером были составлены списки «русинов, чехов, сербов и славян» и тем, которые доказывали свое «славянское происхождение» стали разрешать возвращаться на прежнее место жительства.

Вологодская губерния была определена, прежде всего, как место высылки интернированных. Первая партия интернированных прибыла в Вологду уже 11 августа 1914 г. Это были немецкие и австрийские подданные, задержанные в Кронштадтском порту по прибытии иностранных судов. Сопровождала партию конвойная команда Учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота. После прибытия в Вологду арестованные были доставлены в городское полицейское управление (7). Все они, за исключением одного человека были оставлены на жительство в Вологде и размещены на частных квартирах.

По вполне понятным причинам август и сентябрь 1914 г. были временем особенно интенсивного движения интернированных. 14 августа прибыли партии в 75 человек из Юрьева, и в 90 человек из С.-Петербурга, 15 августа — огромная партия в 257 человек из прибалтийских губерний (Вильно, Ревель и др.). 16 августа партия в 150 человек из разных юго-западных губерний (8). Прибывали интернированные и индивидуальным порядком. Последние следовали без всякого конвоя, имея на руках лишь «проходное свидетельство». Это были люди, давно проживавшие на территории Российской империи и лишь формально числящиеся иностранными подданными. Многие из них приезжали вместе с семьями. Безусловно, большинство из них не представляли никакой угрозы для безопасности России и были высланы лишь по формальным признакам. Видимо, полицейские и жандармские органы на местах, особенно на волне патриотических настроений, охвативших страну в первые дни войны, и в большой спешке и неразберихе, не особенно утруждали себя детальной проверкой деятельности иностранцев, предпочитая выказать служебное рвение, чем быть обвиненными в халатности. Выполнялась главным образом первая часть правительственного распоряжения, в которой говорилось об аресте и высылке подданных государств, находящихся в состоянии войны с Россией. Об этом говорит, хотя бы тот факт, что среди интернированных были лица и старше 45 лет, что явно противоречило директивному распоряжению правительства. Правда, в этом распоряжении был пункт и оп-равдывающий действия местных властей: высылке подлежали германские и австрийские подданные лишь по одному «подозрению в шпионаже». Подозрение могло и не подкрепляться никакими уликами.

Вообще судить об участии того или иного интернированного в шпионской деятельности очень трудно на основании сохранившихся документов. Например, в сентябре 1914 г. в Вологду были доставлены трое иностранных подданных (один немец и двое швейцарцев), обвиненных в шпионаже. Они были задержаны без документов на станции Ковно. При них были обнаружены разные брошюры, переписка на иностранном языке и открытки с видами С.-Петербурга и других местностей (9). Трудно предположить, чтобы немецкая разведка, пусть даже и армейская, использовала людей, даже не снабдив их хоть какими-то документами. И вряд ли для разведки представляли интерес обыкновенные открытки. Возможно, задержанные были людьми, попавшими в первые дни войны  в критическую ситуацию, и пытавшиеся вернуться на родину. Нужно отметить, что все подозревавшиеся в шпионаже вносились в особые списки, которые рассылались местным органам охраны порядка. За людьми, внесенными в эти списки предписывалось вести усиленное наблюдение (10). В частности ВГЖУ вело учет всех проживающих на территории Вологодской губернии военнопленных и требовало от местных органов полиции ежедневно сообщать сведения о всех изменениях в их составе (11).

Нужно отметить также, что в самом начале войны полиция, видимо, не очень разбиралась в том, кто из иностранных подданных является запасным, а кто таковым не является, и арестовывала практически всех. Однако, позднее, если обнаруживалась ошибка, то ее исправляли и человека освобождали из ссылки. В ГАВО имеется много свидетельств на этот счет.

Всего в Вологду к концу августа 1914 г. прибыло более 5000 человек, среди которых было и около 400 женщин. Большая часть из них — около 3000 человек — были размещены в Вологде, остальные по уездам. Весной 1915 г. в связи с неблагоприятными для России событиями на фронте, вновь наблюдается приток интернированных в Вологду. Правда предварительно, в апреле 1915 г. была проведена массовая высылка немецких и австрийских подданных в различные уезды. В последующее время пленные также прибывали, но уже не интернированные, а те, кто попал в плен на театре военных действий.

Точное количество военнопленных, которое на протяжении войны находилось на территории Вологодской губернии определить очень сложно. Это связано и с сохранностью документов, и с тем, что не было единого органа, который бы ими занимался (интернированные числились за Министерством внутренних дел, а военнопленные с театра военных действий числились за Военным министерством), и с постоянным движением контингента военнопленных. Тем не менее, приблизительное их количество можно попытаться определить. Так, например, в начале 1915 г. во втором участке г. Вологду проживало 1455 германских и австрийских военнопленных и членов их семей. Известно, что пленные проживали и в двух других участках, поэтому, общая цифра в 3000 человек для г. Вологды, вряд ли будет завышенной. По данным уездных приставов в феврале 1915 г. в Никольске и уезде находилось соответственно 573 и 182 человека, в Великом Устюге и уезде — 429 и 306 человек, в Усть-Сысольске и уезде — 415 и 350 человек, Сольвычегодске и уезде — 1474 и 471 человек (12). Всего, таким образом, в указанных городах и уездах проживало 4926 человек. Известно, что военнопленные проживали также в Кадниковском, Вологодском, Тотемском и Грязовецком уездах. Исходя из этого, можно с уверенностью говорить, что в Вологодской губернии находилось не менее десяти тысяч военнопленных. Это не очень большая цифра. Для сравнения укажем, что, например, в Новгородской губернии к апрелю 1919 г., когда часть пленных уже уехала, их оставалось более 20 тыс. человек, а в Ярославской — около 17 тыс. человек. Относительно сибирских губерний цифры еще выше.

Условия проживания военнопленных были самые разные. Одних размещали на частных квартирах (это относилось, прежде всего, к интернированным), других в приспособленных помещениях. Первое время после           прибытия партий в Вологду, их могли некоторое время содержать в тюрьме, пока им не подыщут постоянного помещения. Наличия специальных лагерей для военнопленных в пределах Вологодской губернии не выявлено. Вообще больших ограничений для передвижения в пределах населенного пункта, в котором были размещены военнопленные, не было, равно как не имелось и специальной охраны для ограждения их от населения. Контроль за ними осуществляли полицейские чины городов. Правила поведения интернированных иностранных подданных регулировались обязательным постановлением губернатора от 21 августа 1914 г.: «… Воспрещается, находящимся в Вологодской губернии германским и австрийским подданным: 1) посещать вокзал железной дороги и приближаться к железнодорожным путям ближе чем на 300 шагов; 2) выходить за черту городской населенной местности; 3) собираться на улицах, площадях и других публичных местах группами более трех человек; 4) посещать театры, концерты, кинематографы и публичные гулянья во время игры музыки, а равно принимать участие в публичных играх; 5) посещать пивные и те из подобных заведений, где не продается горячая или холодная пища; 6) непристойное обращение по отношению к женщинам и вообще проявления всякого рода нескромностей к населению; 7) выходить из занимаемой квартиры и находиться вне ее не позже 9 час. Вечера; разговаривать в публичных местах на немецком языке. Виновные в неисполнении или нарушении настоящего постановления подвергаются в административном порядке взысканию до трех месяцев тюремного заключения или денежному штрафу 3000 рублей» (13). Запрещалась также всякая агитационная деятельность и всякая переписка на иностранных языках.

На лиц, сдающим квартиры для военнопленных, возлагалась обязанность сообщать полиции, о случаях отлучки их квартирантов в период с 9 час. вечера до 6 час. утра. Нельзя не признать, что перечисленные выше ограничения были вполне разумными и не очень стеснительными. Отсутствие специальной охраны приводило к тому, что нередки были побеги военнопленных из назначенных мест проживания. В частности на это указал вологодскому губернатору в декабре 1916 г. начальник Петроградского военного округа, куда входила Вологодская губерния, и требовал усилить контроль за военнопленными (14). Как отреагировали на это местные власти — неизвестно.

Слабое ограничение свободы военнопленных не могло не привести, особенно на первых порах, к известной напряженности в отношениях с местным населением. В донесении канцелярии вологодского губернатора от 12 ноября 1914 г. констатировалось, что «с прибытием в Вологду первых же партий высланных германский и австрийских подданных было замечено недостаточно скромное и корректное поведение некоторых высланных: они появлялись толпами в публичных местах. Посещали железнодорожный буфет, предпринимали прогулки за город, наблюдались также случаи приставания на улицах к женщинам; везде слышна была непринужденная немецкая речь. Все это в связи с газетными известиями о жестоком обращении немцев с русскими за границей не могло не вызвать вполне естественного раздражения среди местного населения, тем более что внезапное появление в небольшом городе этого пришлого враждебного нам элемента в количестве нескольких тысяч человек сразу же создало стеснения для местных обывателей и нарушило нормальное течение жизни» (15). Далее перечислялись те ограничения, которые налагались на военнопленных губернатором и сообщались сведения о числе наказанных за нарушения его обязательного постановления. Говорилось также, что в Вологде имелись настроения, особенно после событий в Москве, связанных с погромами немецких магазинов, также «поучить немцев», но властями были предприняты «самые энергичные действительные меры к безусловному недопущению каких-либо враждебных выступлений или насилия в отношении военнопленных». В заключение документа делался вывод, что благодаря предпринятым мероприятиям «за время свыше 3-месячного пребывания в Вологодской губернии военнопленных никаких более или менее серьезных недоразумений, а также столкновений между высланными иностранцами и местным населением не происходило». Правда делалась оговорка, что в один из дней новобранцами было нанесено четырем германцам «оскорбление действием» (16). Эта ситуация была характерна для всего периода пребывания военнопленных на территории губернии. Крупных столкновений и серьезных беспорядков, связанных с ними не было, но мелкие стычки и нарушения порядка, как на бытовой почве, так и на политической случались почти постоянно. В частности со стороны военнопленных были случаи «неуважения к церковным предметам», «демонстративные разговоры в общественных местах на родном языке», «антиправительственная и прогерманская агитация», нарушения ограничений и др. (17). За время с 13 августа 1914 г. по 14 января 1915 г., т. е. за пять месяцев были наказаны 327 человек «военнопленных гражданского ведомства», в основном «за появление в публичных местах более 3-х человек и разговоры в тех же местах на немецком языке» (181 человек) и «за отлучки с занимаемых квартир и из мест водворения» (74 человека). Главным мерами наказания являлись штрафы, составлявшие от 15 до 25 руб. Отметим также, что в последующее время количество нарушений военнопленными правил поведения сокращается (18).

Почти сразу же после появления немецких и австрийских подданных в Вологде ими заинтересовались как рабочей силой предприниматели. Вологодский губернатор даже вынужден был специальным постановлением от 19 августа предостеречь их: «Ввиду нередких случаев обращения в последнее время за разрешением принимать на работу высланных в Вологодскую губернию германских и австрийских подданных, объявляется во всеобщее сведение, что прием означенных иностранцев… не был производим в ущерб местному населению, т. е. чтобы иностранцы принимались на работы в случае недостатка в рабочей силе среди местного коренного населения, а не с целью, лишив работы кого-нибудь из местного населения, предоставить таковую иностранцу, желая воспользоваться более дешевым трудом» (19).

В «Положении о законах и обычаях сухопутной войны» Гаагской конвенции 18 октября 1907 г., в котором регулируется положение лиц взятых в плен, говориться о том, что «государство может привлекать военнопленных к работам сообразно с их чином и способностями…». Поэтому с самого начала войны, как центральные, так и местные российские власти озаботились с тем, чтобы восполнить сокращение рабочей силы за счет пленных. «Губернатор сообщает уездным земским управам, — читаем мы в газете «Вологодский листок» за 2 сентября 1914 г., — что г. министр внутренних дел телеграммой от 27 августа уведомил, что правительством предложено принудительное привлечение военнопленных к казенным и общественным работам без особой платы за труд. Земские управы должны представить подробные сведения о количестве работников и какие работы требуют выполнения» (20). 16 сентября 1914 г. Советом министров были утверждены «Правила о порядке предоставления военнопленных, для исполнения казенных и общественных работ в распоряжение заинтересованных в том ведомств» (21).

В августе 1914 г. Вологодская городская управа использовала несколько человек для мелких работ по благоустройству города, в ноябре бригада пленных в составе 26 человек была привлечена для постройки лазаретных бараков, определенное количество было занято на поденных работах, в Северном пароходном обществе, в 1916 г. около 100 военнопленных работало на станции Котлас на прокладке линии железной дороги. Из тех сведений, которые удалось собрать, видно, что большую часть пленных привлекали к работам малоквалифицированным и тяжелым. В связи с этим были несколько случаев своеобразных забастовок. В частности, в январе 1916 г. пленные, работавшие на станции Котлас, на несколько дней приостановили работы выставив требование повысить им заработную плату и железнодорожная администрация пошла им на встречу. В феврале 1917 г. отказались от работы пленные, работавшие на вырубке леса в Кадниковском уезда. В этой партии состояло около 140 человек. Все они были заключены под стражу. В качестве причин отказа, в документе указывается, что пленные «не привыкли к такой работе», «пилить не умеют», «полное нежелание работать». В наказание пленные были приговорены к трем месяцам тюремного заключения (22).

После подписания 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске мирного договора между Советской Россией и ее противниками, положившего конец Первой мировой войне, начался процесс возвращения пленных на Родину. В апреле 1918 г. Совнарком издал декрет, в силу которого создавалась система особых органов во главе с Центральной Коллегией по делам пленных и беженцев (Центропленбеж), которую на начальном этапе возглавил И. С. Уншлихт. Коллегия входила в состав Народного Комиссариата по военным делам. Соответствующие органы («пленбежи») создавались и на местах. Процесс  возвращения пленных, особенно в условиях начавшейся Гражданской войны проходил сложно. В середине 1919 г. на территории Вологодской губернии все еще находилось около 4 тыс. иностранных пленных. 

После подписания 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске мирного договора между Советской Россией и ее противниками, положившего конец Первой мировой войне, начался процесс возвращения пленных на Родину. В апреле 1918 г. Совнарком издал декрет, в силу которого создавалась система особых органов во главе с Центральной Коллегией по делам пленных и беженцев (Центропленбеж), которую на начальном этапе возглавил И. С. Уншлихт. Коллегия входила в состав Народного Комиссариата по военным делам. Соответствующие органы («пленбежи») создавались и на местах. Процесс  возвращения пленных, особенно в условиях начавшейся Гражданской войны проходил сложно. В середине 1919 г. на территории Вологодской губернии все еще находилось около 4 тыс. иностранных пленных.

Примечания

1 Демченко. А. Военнопленные первой мировой войны в Омске // Преподавание истории в школе. 1998. № 2. С. 32—35; Солнцева С. А. Военный плен в годы первой мировой войны (новые факты) // Вопросы истории. 2000. № 4-5. С. 98—105; Солнцева С. А. Военнопленные в России в 1917 г. (март—октябрь) // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 143—149; Иванов Ю. А. Военнопленные Первой мировой войны в российской провинции // Отечественные архивы. 2000. № 2.

2 Солнцева С. А. Военнопленные в России в 1917 г. (март—октябрь) // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 144.

3 Военный энциклопедический словарь. М., 2002. С.

4 ГАВО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 1279.

5 Там же. Д. 1263. Л. 42.

6 Там же. Л. 193.

7 ГАВО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 1262.

8 Там же. Д. 1306. Л. 1, 15, 184.

9 Там же. Д. 1266. Л. 81.

10 Там же. Д 1278. Л. 97.

11 Там же. Д 1263. Л.17.

12 Там же. Д. 1378, 1382, 1389, 1381, 1376, 1383, 1377, 1380, 1375, 1379.

13 Вологодский листок. 1914. 21 августа.

14 ГАВО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 1452.

15 Старая Вологда. XII — начало XX в. Сборник документов и материалов. Вологда, 2004. С. 455.

16 Там же. С. 456.

17 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5909, 5923; Ф. 18. Оп. 1. Д. 5968, 6243, 6114.

18 ГАВО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 5426. Л. 82—83, 111—114.

19 Вологодский листок. 1914. 19 августа.

20 Вологодский листок. 1914. 2 сентября.

21 ГАВО. Ф. 129. Оп. 3. Д. 1452. Л. 17—18.

22 ГАВО. Ф. 108. Оп. 4. Д. 115. Л. 17, 21, 97; Ф. 129. Оп 3. Д. 1263. Л. 518.

НАЗАД

Цветы Франции на могиле русского священника.

Протоиерей Андрей Александрович Богословский.

Автор статьи: Александр Маров (г. Череповеч)

2 сентября 1918 года. Марокканская дивизия, считавшаяся самой лучшей во французской армии, обливаясь кровью, рвет германский фронт в направлении города Лан. Германская армия еще сильна, но победа близка как никогда. Это понимают все, и стремление как можно скорее вырвать эту победу из рук германцев и завершить уже всем надоевшую войну заставляет французов, не считаясь с потерями, идти вперед, громить врага, приближая час так желанной победы. На острие атаки дивизии  – роты Русского Легиона, названного французами Легионом Чести. Слава подвигов русских солдат и офицеров этого легиона гремит на весь фронт, а среди простых французов слова «Русский Легион Чести» вызывают только одно – неподдельное восхищение. Именно по этой причине, понимая, насколько самоотвержен может быть русский солдат, французское командование нередко поручает Русскому Легиону выполнение самых трудных задач.

Так и в этом бою батальону Русского Легиона поручается трудная задача идти первым на прорыв германской линии укреплений. Но ураганный огонь германской артиллерии прижимает наступающие роты к земле. Трудно подняться и тем более наступать вперед. И вот среди стрелковых цепей появляется русский священник. Встав во весь рост, с крестом в поднятой  правой руке он благословляет идущих в атаку. Пример батюшки воодушевляет прижатые огнем роты, и они смело бросаются вперед вопреки своему страху перед смертью. К полудню батальон Русского Легиона ушел уже далеко вперед, но среди наступающих цепей пошли тревожные слухи: «Батюшка убит»[1]. Этим священником, поднявшим солдат в атаку, был протоиерей Андрей Александрович Богословский.

Сын диакона, отец Андрей Александрович Богословский большую часть своего земного служения связал с Русской Императорской армией. Участник Русско-японской и Первой мировой войн, он по праву именовался военным священником, наипервейшей обязанностью которого было духовное окормление защитников Отечества. Родился батюшка 21 сентября 1869 года в селе Луковец Луковецкой волости Череповецкого уезда Новгородской губернии. Духовное образование отец Андрей получил в духовном училище города Кириллова Новгородской губернии и в Новгородской духовной семинарии. 15 октября 1889 года был причислен к Новгородской епархии. С этого же года священствовал в селе Заозерицах Новгородской губернии. С 1893 года началось его служение в частях Русской Императорской армии. До 1897 года он в числе священников 1-й Туркестанской бригады, а с 1897 по 1904 год  - в Ташкентском военном Спасо - Преображенском соборе[2].

В ночь с 26 на 27 января 1904 года японский флот атаковал русскую эскадру на рейде Порт-Артура и подверг город бомбардировке. День 27 января также стал днем всем известного  подвига крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», атакованных японцами на рейде корейского города Чемульпо и геройски погибших, но нанесших существенный урон японской эскадре. Россия, подвергшаяся вероломному нападению, вынуждена была вступить с Японией в войну. Отец Андрей Богословский, как представитель военного духовенства, был направлен на Дальний Восток в действующую армию. В составе 22-го и 23-го Восточно-Сибирских стрелковых полков он прошел всю войну, духовно окормляя солдат и офицеров, вверенных ему полков. За свой духовный труд батюшка был награжден золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте (3 февраля 1906 года)[3], орденом святой Анны 2-й степени с мечами (29 ноября 1904 года), орденом святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (7 июля 1905 года) и орденом святой Анны 3-й степени с мечами (3 ноября 1904 года) [4].

О русско-японской войне Богословский написал две статьи мемуарного характера: «Впечатления военного священника на перевязочном пункте» и «Полковой праздник в Маньчжурии», обе были опубликованы в «Вестнике военного духовенства» в 1905 году[5].

В 1907 году отец Андрей был направлен на служение во Владивосток Благочинным Сибирского флотского экипажа. В 1910 голу получил чин протоиерея. В 1913 году становится благочинным Владивостокских морских церквей. В этом же году в честь празднования 300-летия Дома Романовых за свои заслуги в служении военным священником он был пожалован наградным крестом для духовенства «В память 300-летия Дома Романовых» на Владимирской ленте[6]. Был делегатом 1-го съезда военного и морского духовенства, проходившего с 1 по 10 июля 1914 года[7].

Скорее всего, на должности Благочинного отец Андрей встретил и Первую мировую войну, которая началась 19 июля (ст.ст.) 1914 года. Мог ли батюшка тогда думать, что из-за этой никому не нужной, но намеренно развязанной врагами России с целью Ее уничтожения войны, ему осталось земного пути немногим более четырех лет.

С началом Первой мировой войны отец Андрей направляется в 6-й Финляндский стрелковый полк. В составе этого полка он принимает участие во многих боях против австро-германцев. За один из таких боев, а именно за доблестное дело в ночь с 14 на 15 мая 1915 года (по другой версии за бой 22 октября 1915 года) близ города Болехова. Высочайшим указом отец Андрей награжден орденом Св. Георгия 4-й степени[8]. Из приказа Протопресвитера военного и морского духовенства от 10 ноября 1916 года: «… стоя на возвышении, благословлял каждого подходившего к нему воина. Когда началась стрельба, он остался на прежнем месте. Грудь его защитила дароносица, висевшая на шее, дав пуле, летевшей в сердце, боковое направление»[9].

С апреля 1916 года во Францию стали прибывать русские части, которые по решению Государя-Императора Николая II, принятому вследствие настойчивых просьб союзников помочь им на Западном фронте, направлялись туда для ведения активных военных действий совместно с французской и английской армиями. Всего с русской стороны на западный фронт были направлены 4 особые пехотные бригады двухполкового состава. 1-я и 3-я бригады остались воевать во Франции, 2-я и 4-я были переправлены на Салоникский фронт в Греции и Македонии[10]. Вместе с русскими бригадами во Францию для духовного окормления солдат и офицеров был направлен и протоиерей Андрей Богословский, ставший полковым священником 2-го Особого полка на Французском фронте[11].

Как во Франции, на полях Шампани, под Верденом и Реймсом, так и в диких горах в Македонии, русские особые бригады покрыли себя неувядаемой боевой славой. Но и жертвы, принесенные на алтарь Отечества на чужбине, были велики. Могилы русских воинов разбросаны по всей Франции и по всей Македонии. Свое существование эти бригады закончили с приходом в России после октябрьского переворота к власти большевиков.

В декабре 1917 года из русских офицеров и солдат, пожелавших остаться во Франции для продолжения войны был создан «Русский добровольческий отряд», в скором времени переименованный в Русский Легион. В этом же месяце он по железной дороге был направлен на фронт. Как вспоминал В. Васильев, офицер Русского Легиона: «Немного их, добровольцев сражаться за честь России, село в вагоны. Первый эшелон: 7 офицеров, два доктора, старый батюшка и 374 унтер-офицера и солдат. Доктор 5-го особого пехотного полка, Веденский, чтобы дать пример и подчеркнуть идейность этого формирования, поступил простым солдатом»[12].

5 января Русский Легион прибывает в военную зону и прикомандировывается к знаменитой Марокканской Ударной Дивизии, лучшей дивизии Франции. Боевая слава этой дивизии стояла так высоко, что служить в ней считалось большой честью. Как было уже сказано, своей стойкостью и мужеством русские солдаты и офицеры заслужили всеобщее уважение и неподдельное восхищение не только среди своих новых боевых друзей, но и во всей Франции. В боях у города Бовэ, под Суассоном и Виллэр-Котэрэ ковалась слава Русского Легиона, который стал в этих боях легионом Чести. Конечно же, немалая в этом заслуга и протоиерея Андрея, непрестанно укреплявшего и поддерживавшего солдат Легиона в их ратных делах.

К концу августа 1918 года союзному командованию во Франции было уже понятно, Германия и Австро-Венгрия в этой войне выдохлись. Но их армии еще оставались сильны и так просто уходить с оккупированных территорий не собирались. С целью разгрома этих армий и окончательной победы стран Антанты в войне в конце августа 1918 года на Западном фронте начинается мощное наступление союзных войск. Перед Марроканской дивизией ставится задача – прорвать фронт германцев между рекой Эн и массивом Сэн-Гобэн в направлении города Лан. Впереди была 32-я американская дивизия, которая замялась, остановилась, поддалась назад и была заменена Марокканской.

2 сентября фронт под Ланом был прорван, но в этом прорыве пал и батюшка. Среди бушующего огня, без каски, с развевающимися по ветру седыми волосами он благословлял высоко поднятым крестом идущих в атаку. Батальон Русского Легиона уже проскочил далеко вперед. Резервные части зуавов торопливым шагом пересекают то место, где стоит батюшка.
Французы-католики, пробегая мимо православного священника, снимают каски, крестятся, а ближайшие подбегают и целуют наспех наш крест. Но разорвавшимся рядом снарядом отец Андрей был ранен. Санитары, наскоро перевязав его, понесли на носилках на перевязочный пункт. Уже на носилках, кружившиеся как коршуны стаи немецких аэропланов, посыпавшие свинцовым огнем атакующие войска, пулеметной очередью добили батюшку насмерть. Эта славная смерть, быть может, избавила его от подвалов большевистской ЧК. Перед наступлением он уже получил приказ вернуться в Россию, но считал своей священной обязанностью в предстоящем бою напутствовать крестным благословением идущих в атаку своих русских легионеров[13].

Приказом Главнокомандующего Французской армии маршала Фоша протоиерей Андрей Александрович Богословский был посмертно награжден орденом Почетного Легиона и Военным Крестом с пальмой[14].

Отец Андрей Богословский написал незадолго до своей гибели в бою: «Дети Франции! Когда враг будет побеждён, и вы снова сможете собирать цветы на полях, вспомните о нас и принесите нам эти цветы».

Каждый год на русское кладбище в городе Мурмелоне приходят потомки солдат союзных армий, чтобы воздать почести погибшим и отслужить панихиду. Франция несет свои цветы на могилы русских защитников.

Вологодский край и Первая мировая война

В год 100-летия со дня начала Великой войны 1914-1918 гг. важнейшей проблемой военно-патриотического воспитания становится нахождение в истории столь далеких и плохо изученных событий конкретных краеведческих оснований.

Фронты Великой войны 1914-1918 гг. разворачивались на западных и южных рубежах Российской Империи, вдалеке от центральных губерний. Но, несмотря на это, Вологодский край, как и во времена других военных испытаний для нашей Родины, не остался в стороне от событий, развернувшихся как на передовой, так и в тылу.

В первую очередь, это мобилизация и активность местных административных органов по отправке на фронт личного состава для формируемых воинских подразделений. Мобилизации затронули значительную часть мужского населения. Сегодня отсутствует точная статистика по числу призванных с территорий современной Вологодской области в годы войны, но, по аналогии с соседними регионами, это не менее 10-12 % населения.1

Вологжане верой и правдой служили Отечеству практически во всех частях и соединениях: от офицеров Лейб-гвардейских полков, подводников и авиаторов до рядовых стрелков и чинов государственного ополчения.

В войне приняли участие кадровые части, чье формирование было связано с Вологодской губернией. С 1910 года в г. Вологде стояли два батальона 198-го пехотного Александро-Невского полка. Уже в 1914 г. под командованием полковника К.И. Волькенау, впоследствии Георгиевского кавалера, полк сражался на Юго-западном фронте под Варшавой, потом были Прибалтика, тяготы отступления 1915 г., участие в Брусиловском прорыве и расформирование, постигшее все части Русской Императорской армии в 1918 г.

Кроме того, еще несколько частей русской императорской армии получили свое наименование от названий городов региона. Степень их укорененности в жизнь Вологодчины, конечно, различна. Так, 434-й Череповецкий полностью был сформирован на территории одноименного города. 296-й Грязовецкий, напротив, не базировался в крае, но комплектовался, судя по спискам личного состава преимущественно из уроженцев вологодских земель и, непосредственно, из жителей Грязовецкого уезда. Старейшие полки русской армии, 13-й Белозерский и 18-й Вологодский, а так же, сформированный в числе полков четвертой очереди в конце 1916 года 551-й  Велико-Устюжский, имеют лишь номинальную принадлежность к краю. Но даже в этом случае духовная связь с Вологодчиной не прерывалась. Так, священник вновь созданного полка обращался к благочинному города с просьбой: «<…> Весьма желательно знать, для ознакомления солдат, подробности о шефе нашего полка. Более подробно историю города, чтимые святыни города, и его окрестностей и другие выдающиеся исторические и народно-бытовые памятники и события <…>». 2

Формировались в Вологде части государственного ополчения. Сотни вологжан пополнили ряды Вологодских пеших дружин и рабочих батальонов, о судьбах которых мы не знаем на сегодняшний день практически ничего. Только номера Вологодских дружин: 19-я, 87-я, 348-я мелькают в отдельных военно-исторических и краеведческих исследованиях, да некоторые материалы о судьбе 482-го пехотного Жиздринского полка, сформированного из дружин 66-й бригады ополчения Вологодчины.

Особое место занимает добровольчество в годы Первой мировой. В архивах Вологодской области сохранились тексты заявлений, подобные этому: «Имея неотъемлемое желание в настоящее время войны поступить в действующую армию в качестве добровольца, питая патриотизм, чувство постоять грудью за Веру, Царя и дорогое Отечество, я покорнейше прошу принять меня как добровольца …».3 Примечательно, что эта волна коснулась не только мужчин.

Если имя Бочкаревой М.Л., уроженки Кирилловского уезда известно многим, то выдающаяся история Александры Васильевны Паньчевой крестьянки Вологодского уезда лишь недавно стала широко известна. Под видом нижнего чина в полном обмундировании и снаряжении она появилась на позициях 24 Сибирского стрелкового полка 12 января 1915 г., где и находилась в составе 3-й роты 5 суток. В ночь с 12 на 13 января 1915 г. первой бросилась из окопа при атаке этой роты, желая увлечь собой нижних чинов, «чем явила собой пример храбрости и мужества». В этой атаке была убита осколком шрапнели и её Георгиевский крест 4 степени получали уже родственники.4

Массовыми стали побеги гимназистов и семинаристов «на фронт». В Государственном архиве Вологодской области хранится показательное в этом вопросе письмо протоиерея Николая Караулова, будущего новомученника, о своем сыне Анатолии, который добровольцем ушел на фронт, не был принят в Казанское военное училище по малолетству, но остался на службе шофером при штабе 10 армии. Отец его на это не просто благословил, а всемерно поддерживал, в том числе личными обращениями к губернатору за необходимыми для получения военного образования справками о политической благонадежности.5

Духовенство Вологодского края тоже рвалось к непосредственному служению делами для общей победы. Показательным является письмо иеромонаха Мартиниана, казначея Павло-Обнорского монастыря: «Объявленная война меня призывает на поле сражения для служения страждущим православным солдатикам, меня как верующего инока сильно влечет туда. При одном воспоминании, что я иду к православным солдатикам на войну, здоровье мое сделалось лучше, как будто с неба спустилось, да и в немощных телах пребывает благодать Божья помогающая. Владыка преосвященный Александр, благослови меня на это святое дело».6

На трудности военного времени и тяготы рутинного тылового обеспечения армии откликнулись государственные, земские, общественные организации, лица духовного звания. Шилась одежда, собирались денежные средства, проводились благотворительные концерты, организовывалась помощь семьям ушедших на фронт,

Поскольку Вологда являлась крупным тыловым центром и, одновременно, важным железнодорожным узлом, естественно, что в городах губернии массово размещались военные лазареты. Хотя документы отмечали, что «в отдаленный Вологодский край направляются почти исключительно легко-раненные воинские чины», это направление деятельности трудно признать малозначимым. На 1915 год только в губернском центре, с населением чуть больше 40 тысяч человек, располагалось 11 лазаретов Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам, 5 лазаретов общества Красного Креста и 4 лазарета Всероссийского городского союза.7 Добавим к этому запасной госпиталь № 183 военного ведомства и функционировавший на станции Вологда сортировочный госпиталь при Вологодском Окружном Эвакуационном пункте. Кроме того, открылись лазареты в Грязовецком, Кадниковском, Тотемском уездах.8 Одни лазареты Красного Креста, статистика движения раненых в которых наиболее полно сохранилась, приняли около 5000 человек. Вологодская епархия уже в ноябре 1914 г. принимает решение об открытии в Павло-Обнорском монастыре совместно с Всероссийским земским союзом помощи больным и раненым воинам лазарета на 200 коек. Города отдавали для нужд военно-медицинской помощи все помещения, которые были пригодны, от учебных классов и колонии для малолетних преступников до канцелярии губернатора.9

В связи со всем вышесказанным сложно согласится со встречающимися на страницах краеведческих изданий высказываниями, подобными этому: «Что же касается Вологодской губернии, то здесь проявления патриотизма не выходили, как правило, за рамки обычной благотворительности в пользу раненых и семей, потерявших на поле брани своих кормильцев, лекций о германской агрессии и пафоса газетных заголовков в местной прессе». 10 Всего лишь, «обычная благотворительность» …

Можно относиться скептично к сообщению одной из церковных летописей г. Великий Устюг, ссылаясь на субъективизм автора, но под 1915 годом там отмечается, что «Великая вторая Отечественная и Европейская война с немцами и турками <…>, также уничтожение Государем Императором продажи вина и прочих хмельных напитков – эти два обстоятельства послужили к очищению нрава народа. Число преступлений сократилось во много раз. Хулиганство, драки, нескромные игрища, срамные песни и прочее, развившееся в последние пред войной годы в сильной степени распутство народа, почти совсем прекратилось. Число молящихся в храмах увеличилось. Поминовение на проскомидии и служение молебнов почти удвоилось. Количество исповедающихся также увеличилось. Народ сознал свои грехи и обратился к Богу с молитвой и покаянием».11

Несмотря на появление в последние годы темы Первой мировой в региональных изданиях, материалов пока явно недостаточно.

Осознание этого стало основанием для организации Вологодского военно-исторического общества. По благословению Архиепископа Вологодского и Великоустюжского Максимилиана в 2012 г. Вологодское военно-историческое общество стало структурным подразделением Вологодского Православного Духовного Училища. Для такого несколько необычного на первый взгляд сотрудничества были найдены конкретные исторические основания. В своем решении от 24 ноября 1914 г. Вологодская Консистория отмечала: «<…> сведения о прихожанах, положивших живот свой на поле брани, с возможною подробностью вносить в церковные летописи, отмечая в них и тех участников нынешней войны, которые останутся в живых и возвратятся в домы свои, дабы их имена были ведомы грядущим поколениям <..>»12

Основным направлением деятельности Общества является привлечение внимания к проблемам забытой военной истории и создание возможности для широкого круга общественности и специалистов работать с биографическими материалами участников Великой войны.

Оптимальным средством решения данных задач стало создание общедоступного интернет-ресурса с возможностью свободных поисковых запросов. При поддержке международного грантового конкурса «Православная инициатива» сегодня по адресу vologda-1914.ru уже функционирует проект «Побежденные, но незабытые», в базу которого заносится информация по уроженцам Вологодского края принимавших непосредственное участие в боевых действиях, запасных чинах, чиновниках военного времени, сестрах милосердия. Члены Вологодского военно-исторического общества надеются на то, что к реализации проекта подключиться как можно больше неравнодушных людей.

Увековечение памяти о войнах-вологжанах требует и дальнейшего материального воплощения. В уже упоминавшемся решении Вологодской духовной консистории от 24 ноября 1914 г. есть и такие строки: «<…> когда с Божьею помощью нынешняя кровопролитная война прекратиться и жертвы ея в каждом приходе с полною достоверностью определяться, то духовенству принять на себя почин в деле видимаго для всех увековечения памяти их среди местного населения сооружением на приличных местах часовен, памятников и крестов и постановкой в храмах особых памятных досок <…>»13 Думается, что сегодня настало время совершить то дело, которое в силу исторических обстоятельств так надеялись, но не смогли свершить наши предки.

1 Смирнов И.А. Кирилловский уезд в годы Первой мировой войны//Кириллов. Краев. Альманах. Вып.6. – Вологда, 2005. – С. 148

2 Кляповская А.А. Первая мировая война … С. 337

3 Кляповская А.А. Первая мировая война … С. 336

4 Государственный архив Вологодской области. ф.18 – оп. 1 – ед.х. 5713 – л.11-12

5 ГАВО ф.18 – оп. 1 – ед.хр. 6816 – л.92

6 ГАВО ф.18 – оп. 1 – ед.хр. 5713 – л.32

7 Старая Вологда. XII – начало XX в. Сборник документов и материалов. – Вологда: Легия, 2004. – С. 459-460

8 Голикова Н.И, Смелкова Т.Н. К вопросу о взаимодействии государственных учреждений и общественных организаций в годы Первой мировой войны (по материалам Вологодской губернии)//Историческое краеведение и архивы. Вып. 9. – Вологда, 2003. – С.137

9 ГАВО. ф. 496 – оп.1 – ед.хр. 19474 – л.162-163

10 Чистов Д.Л. Патриотизм на переломах истории. Итоги и опыт Первой мировой войны//Историческое краеведение и архивы. Вып.11. – Вологда, 2004. – С.151

11 Кляповская А.А. Первая мировая война … С. 338

12 ГАВО. ф. 496 – оп. 1 – ед.хр. 19499 – л.6-7об.

13 Там же

Материалы к биографии священника 198-го пехотного Александро-Невского полка  Александра Успенского.

Минаев А.Л. член Вологодского военно-исторического общества

Полетаев П.Н. член Вологодского военно-исторического общества

В истории военного дела Российской империи особое место занимает институт полкового священства. Существование любого воинского подразделения этого периода неразрывно связано с духовно-наставнической деятельностью окормлявших его священнослужителей. Это в полной мере относится и к 198-му пехотному Александро-Невскому полку, в котором в первые шесть лет его существования нес священническое служение А. Я. Успенский, чья пастырская работа оказала несомненное влияние на формирование нравственных качеств воинов,  особого духа благочестия и православных традиций полка.

 Александр Яковлевич Успенский родился около 1876 г. в Костромской губернии в семье сельского священника. Неудивительно, что когда встал вопрос о выборе дальнейшего жизненного пути,  он пошел по стопам отца, став слушателем Костромской духовной семинарии, по окончании которой в 1897 г. был рукоположен в сан иерея и направлен на служение в село Макатова Юрьевецкого уезда Костромской епархии.

 Размеренность жизни сельского священника была нарушена в 1904 году, когда прозвучали первые залпы Русско-японской войны. Движимый горячим чувством патриотизма, отец Александр решил принять участие в боевых действиях. Он пишет прошение о переводе в военное ведомство, и вскоре получает согласие и первое назначение: становится полковым священником 1-го Уманского бригадира Головатого полка Кубанского казачьего войска, входившего в состав 1-й Кавказской казачьей дивизии, и квартировавшегося в городе Карсе. После перевода в Маньчжурию полк вошел в состав знаменитого отряда под командованием генерал-адъютанта П. И. Мищенко, сформированного из состава кавалерии трех армий и являвшегося одним из самых боеспособных соединений русской армии на протяжении всей войны. Молодому пастырю суждено было попасть в гущу военных событий, принять участие в самых сложных боевых операциях отряда: рейдах в тыл, разведке боем, штурмах укрепленных позиций, в том числе, в январе 1905 года в знаменитом деле казачьего отряда генерала П. И. Мищенко, вошедшем в историю русско-японской войны как «Набег на Инкоу». После войны отец Александр живо и подробно описал события и героев этой лихой кавалерийской операции на страницах «Вестника военного духовенства». [1]

 Отец Александр Успенский блестяще проявил себя на поле брани. Его не пугали ни перестрелки, ни гром артиллерии. Священник безбоязненно напутствовал умирающих своих духовных детей – солдат и офицеров. Нередко ему  приходилось превращаться из врача духовного во врача телесного. Освоив азы медицинского дела, он после духовного утешения помогал оказывать полковым врачам первую помощь раненным. Как отмечают очевидцы тех событий, в этом деле отец Александр достиг большого мастерства: не у каждого санитара получалось так хорошо перевязывать сложные ранения.

 Для солдат полка он стал истинным  отцом и благодетелем. Пользовался всеобщим почетом и уважением, с ним делились самым близким, ценным и сокровенным. Отец Александр выполнял не только священнический долг. Не оставлял он воинов полка и в их повседневных житейских заботах: хлопотал о теплых вещах, помогал написать письмо родным и близким, отправить скудные денежные средства на родину.

 Его высокие заслуги были по достоинству оценены. За русско-японскую кампанию иерей Александр Успенский получил высокие награды: золотую медаль на Георгиевской ленте и ордена св. Анны 3-й и 2-й ст. с мечами (оба ордена в один день - 31 августа 1905 г.).

В 1906 г. о. Александр снова становится священником Костромской епархии, однако в этом же году продолжил свою службу по военному ведомству в 216-м пехотном Инсарском резервном полку в г. Пенза.

 В 1910 году отец Александр получает новое назначение в только что сформированный 198-й пехотный Александро-Невский полк и вместе с ним 11 августа был переведен в г. Вологду. Здесь местное Епархиальное начальство выделяет под размещение полкового храма здание городской Александро-Невской церкви, которая на тот момент не имела штатного причта.[2] Все оказалось выбранным очень удачно: в храме спокойно разместился походный иконостас и вся полковая церковная утварь, а площадь перед ним стала местом проведения любимых вологжанами строевых смотров и парадов.  

 Довольно скоро выдающиеся пастырские качества отца Александра проявились и на новом месте служения. В беседах со своими друзьями он неоднократно говорил о трудности исполнения иерейского долга в особых условиях военной среды. Исповедь, беседы с солдатами, деликатное, но настойчивое воздействие на офицерскую среду – вот тот круг задач, которые приходилось решать полковому священнику, помимо непосредственного участия в богослужении. К своей работе, с солдатами и офицерами он относился не формально и равнодушно, а  со всей любовью, душой и открытым сердцем.

 Отца Александра знали не только в военном кругу. Многие простые вологжане оставили о нем добрые воспоминания, а приходские священники на равных приняли в свои ряды, несмотря на разницу в ведомственной принадлежности. 

 Начало Великой мировой войны отец Александр встретил как подобает мудрому пастырю, и с обычной энергией отдался своему призванию. 

 Уже 4 августа полк прибыл в лагерь в Красном Селе, но через два дня был переведен в столицу и размещен в казармах Лейб-гвардии Павловского и Финляндского полков. Отец Александр остался в Красном Селе.  Его способности и здесь не остались незамеченными, и он назначается настоятелем церкви свт. Николая Чудотворца Авангардного военного лагеря.[3] Он активно берется за дело, которого было немало. Кроме многочисленного служения в храме приходилось заниматься сбором и отправкой подарков на фронт, писать благодарственные ответные письма.

 Но его душа хотела совсем другого дела, и довольно скоро, отец Александр добивается перевода на фронт к своему сражающемуся полку, с которым разделяет все тяготы и лишения. Под грохотом снарядов, в тяжелой окопной и бивачной  жизни он внушал окружающим: «Ты живешь, ты дышишь, и благодари Бога об этом. Смотря,  ты видишь солнце, ты слышишь людской разговор. А ведь могло быть, что ты не слышал и не видел. Разве нет счастья, что у тебя целы органы чувств, что ты - живое существо».[4]

 Скоро он обращает на себя внимание командира 50-й дивизии, в состав которой входил Александро-Невский полк: 2 июня 1915 года был удостоен ордена св. Владимира 4 ст. с мечами за отличие во время военных действий. 8 февраля 1916 года отец Александр произведен в сан протоиерея, а незадолго до этого события 9 августа 1915 года награжден синодальным наперсным крестом.

 Со дня начала фронтовой жизни отец Александр несколько раз посещал Вологду, где все свободное время проводил с близкими и в заботах по сбору необходимых вещей и продуктов для чинов полка, в том числе в рамках деятельности Комитета по оказанию помощи раненым воинам русским, черногорским и сербским и их семействам и семействам убитых воинов, председателем отделения которого он являлся.[5]

 Сохранились и печатные свидетельства этой деятельности, подобные этому:  «Лично рядовой 8 роты П. Д. Воронов 198-го Александро-Невского полка сердечно, от всей души благодарит С. Я. Голубева за присланные сухари, пряники и конфеты, которые они получили через их любимого священника Александра Успенского».[6]

 Незадолго до смерти отец Александр отправил домой обширное письмо, в котором описывал свою жизнь и благословлял семью. Оно было отправлено с солдатом, который, передавая поклон от батюшки его жене, говорил, что «мало бережется батюшка среди огня и опасности, когда он напутствует раненых».[7]

  Всего лишь через несколько дней в газетах печатается лаконичная телеграмма от Штаба Верховного Главнокомандующего о том, что 21 июля 1916 года полковой священник 198-го пехотного Александро-Невского полка протоиерей А.Я. Успенский был убит осколком большой шрапнели.

 Только спустя некоторое время стали известны некоторые подробности его гибели. После захвата города Броды и отступления противника, врачи, отправившиеся в лазарет перевязывать раненых, позвали отца Александра напутствовать их. Священник согласился, но на обратном пути неприятель заметил группу всадников, и начал обстрел. Сначала недолет, потом перелет, и следующим выстрелом шрапнели оторвало голову лошади доктора, убило одного из офицеров и отца Александра.

 После отпевания, совершенного на месте кончины, командиром полка было принято решение о перевозке останков в г. Вологду, согласно завещанию покойного.

 3 августа вечером в город прибыло тело погибшего на поле брани протоиерея Александра Успенского. На следующий день 4 августа его тело было встречено на вокзале крестным ходом, и к полудню останки героя перевезли на колеснице в самый почитаемый вологжанами Спасо-Всеградский собор. Колесница сопровождалась красным звоном колоколов и массой народа. Эту скорбную процессию сопровождало духовенство во главе с настоятелем Спасо-Всеградского собора духовником покойного отцом Николаем Коноплевым. По внесении гроба в храм была совершена лития, которую возглавил Преосвященный Антоний, епископ Вельский, в сослужении 30 священников.

 Во время литургии протоиереем Николаем Коноплевым было произнесено слово, в котором он  охарактеризовал покойного как деятельного героя-пастыря, неустанно трудившегося на  пользу своего полка, как  до войны, так и во  время нее. У него не было иной жизни, вне служения своим однополчанам. Даже День ангела отца Александра приходился на 30 августа, как и день полкового праздника Александро-Невского полка.

 Затем местное духовенство совершило священническое отпевание, в котором принимал участие не только владыка Антоний, но и преосвященный  Александр, епископ Вологодский и Тотемский, прибывший в собор  во время  литургии.

 После отпевания гроб с останками покойного духовенство и народ на плечах донесли до кладбища Свято-Духова монастыря, где после краткой литии тело предали земле. Как вспоминали очевидцы, природа также прощалась с этим  добрым и честным человеком – в этот день долгое время шел сильный ливень. Но, несмотря на это, на отпевании присутствовало большое количество должностных лиц, а так же огромные толпы народа.

 В воздание отлично-усердной и самоотверженной службы на поле брани повелением Государя Императора протоиерею 198-го Александро-Невского полка Александру Успенскому, «кровью запечатлевшему верность своему Отечеству», был пожалован золотой наперсный крест на георгиевской ленте из кабинета Его Императорского Величества (11 декабря 1916 г.).[8]

 После покойного осталось пятеро малолетних детей, жена и мать. Их дальнейшая судьба нам неизвестна. А полковая жизнь продолжалась своим чередом, диктуемая неумолимостью военного бытия. Новым духовным наставником александро-невцев стал опытный священник 96-го пехотного Омского полка, Георгиевский кавалер Евлампий Иоаннович Щекин.[9]

 Последовавшие через год после гибели отца Александра события многое изменили в оценках прошлого. Даже могила его была разрушена вместе со Свято-Духовым монастырем, как и все, что могло напомнить о Великой войне 1914-1918 гг. У нас осталась лишь возможность сохранить память о неизвестных героях, подобных отцу Александру, честно исполнивших свой долг и отдавших  свою жизнь на служение православной вере и любимому Отечеству,

 НАЗАД

Кроме указанных источников использована биографическая справка, присланная К.Г. Капковым.